Сандра Ньюман
Джулия [1984]
Посвящается Джеффу
Часть первая
1
Начал все тот самый работник отдела документации, но держался он так, будто вообще ни при чем: весь такой мрачно-невзрачный, рассеянный старомысл. Сайм даже прозвал его Старым Занудой.
Джулия изредка с ним пересекалась. У таких подразделений, как отделы документации, литературы и научных исследований, перерыв на вторую кормежку начинался в тринадцать ноль-ноль, поэтому все лица уже примелькались. Но до недавних пор это был просто Старый Зануда: ходил с таким видом, будто муху проглотил, и кашлял больше, чем разговаривал. На самом деле звали его товарищ Смит, хотя слово «товарищ» ну никак не вязалось с этим человеком. Но если у вас язык не поворачивается обращаться к некоторым сотрудникам «товарищ», лучше с такими вовсе не заводить беседу.
Был он худощав и невероятно светловолос. Недурен собой; вернее сказать, не расхаживай он с кислой миной — был бы, вероятно, недурен. Никому не случалось видеть его улыбку — разве что натужно растянутые в знак партийного пиетета губы. Как-то раз Джулия совершила оплошность: сама улыбнулась ему — и в ответ получила взгляд, от которого, наверное, молоко киснет. По общему мнению, специалист он был классный, но на продвижение по службе рассчитывать не мог, потому как происходил из семьи нелиц. Вероятно, из-за этого и ожесточился.
И все же Сайм перегибал палку, когда над ним измывался. В министерстве правды Сайм разрабатывал термины новояза. Предназначались они для очистки умов, хотя зазубривать их было сущей пыткой. Граждане худо-бедно справлялись, но Зануда Смит, даже выговаривая «неположительный», кривился, будто язык ошпарил. А Сайм от этого только сильнее льнул к нему под видом лучшего друга, приправлял свою речь новоязовскими словечками и наблюдал, как передергивает собеседника. Смит ко всему прочему не выносил зрелища публичных казней, а потому Сайм не только заговаривал с ним о повешениях, которые сам старался не пропускать, но и подражал хрипам висельников, а также утверждал, что самое интересное — это наблюдать, как у повешенного вываливается язык. Смит на глазах зеленел лицом. Сайму полюбились такие забавы.
Как-то раз Джулия обратилась к этому человеку в столовой, когда они поневоле втиснулись за один стол. Тогда она еще имела на Смита кое-какие виды. В миниправе интересные мужчины были наперечет, и она подумала, что с таким неплохо будет сойтись поближе — хотя бы изредка скоротать утомительный день. Придав своему голосу больше теплоты, чем требовалось, она поболтала с ним о новом Трехлетнем Плане, о весьма своевременном — хвала Старшему Брату — расширении штатного расписания литературного отдела; а как, интересно, справляется отдел документации?
Вместо ответа он, избегая встречаться с ней глазами, уточнил:
— Вы, стало быть, работаете за литературным станком?
Она рассмеялась:
— Я устраняю технические неисправности, товарищ. Одним станком дело не ограничивается. Здорово было бы целый день обслуживать один-единственный станок!
— Постоянно вижу вас с гаечным ключом в руках.
Его взгляд опустился к повязанному вокруг ее талии алому кушаку Молодежного антиполового союза и тут же метнулся в сторону, как от удара током. Она поняла, что этот балбес ее опасается. Заподозрил, что она донесет на него за злосекс — будто бы разглядела зреющую в его мозгах грязишку!
В общем, дальнейшие усилия потеряли всякий смысл. Каждый доедал свою порцию молча.
Все переменилось ненастным апрельским утром: на улицах лютовали злые ветры, Лондон громыхал и стонал, едва не падая к собственным стопам, а в отдел литературы заявился О’Брайен. С его приходом лито превратился в сумасшедший дом: каждый работник стремился выказать служебное рвение, и только Джулия была лишена такой возможности: все утро она расхаживала по мостику над цехом, безуспешно высматривая желтые флажки, которые сигнализировали о какой-либо неисправности. Обычно они сорняками вырастали то тут, то там, и Джулия еле успевала метаться от одного рабочего места к другому, раз за разом повторяя: «Товарищ, у вас тут постукивает… Вот, теперь совсем другое дело. Ну-ка, проверим?» Зачастую сотрудники подзывали ее лишь для того, чтобы под благовидным предлогом выскользнуть в коридор, а там глотнуть джина и потрепаться с коллегами; Джулия всем подыгрывала — останавливала станок и делала вид, будто проводит диагностику для выявления мнимого сбоя.
Сегодня цех погрузился в тишину. Все боялись, как бы О’Брайен не заподозрил саботаж. Джулия мерила шагами мостик и умирала от желания хотя бы разок затянуться, но понимала, что сигарета станет доказательством ее преступного безделья.
Отдел литературы занимал необъятные, лишенные окон производственные площади на первых двух подземных этажах министерства правды. Все это пространство отводилось под сюжетное оборудование — восемь гигантских машин, с виду похожих на гладкие, сверкающие металлические контейнеры. При откинутой крышке нутро каждого такого ящика поражало скоплением датчиков и переключателей. Только Джулия да ее напарница Эсси знали, как забраться внутрь, не нарушив ни одного контакта. Централизованный пульт управления был устроен по типу калейдоскопа. В нем насчитывалось шестнадцать захватных устройств для отбора и перемещения сюжетных элементов: сотни металлических словолитных деталей извлекались из хранилищ и подвергались сортировке, покуда из них не складывалось плотно подогнанное целое. Эта успешная схема собиралась — опять же механическим способом — на магнитной плате. Плату погружали в поддон с типографской краской, вытаскивали с помощью специального подъемника и делали оттиск на бумажном рулоне. Готовую распечатку отрезали. Забирал ее главный технолог.
Разграфленный лист в шутку называли «картой бинго»: там были закодированы все признаки очередного произведения — жанр, главные герои, ключевые эпизоды. Когда-то один литобработчик пытался растолковать Джулии, как интерпретируются те или иные символы, но всё без толку. Даже после пяти лет работы на производстве она видела в них только остазийские пиктограммы.
Сейчас у нее на глазах технолог отчекрыжил от рулона новый сюжет и помахал им в воздухе, чтобы подсушить краску. Проверив готовность, он свернул лист в трубочку и поместил в тубус, а тубус отправил в аэрожелоб. Со своего наблюдательного пункта Джулия отследила, как тубус, пролетев через прозрачный лабиринт закрепленных на потолке гибких труб, шлепнулся в какой-то лоток в южном торце помещения. В той стороне располагался собственно отдел литературы, где длинными рядами сидел мужской и женский персонал, бормоча что-то в речеписы и тем самым преобразуя карты бинго в романы и повести. Но поскольку никакие механизмы здесь не использовались, данный этап Джулию не интересовал.
Зато ее бесконечно увлекало сюжетное оборудование: как оно работает, по какой причине может выйти из строя. Она знала состав типографских красок и сама охотно объясняла другим, почему синий цвет — проблемный. Знала, как фиксируется рулон и отчего бумага может сморщиться или замяться. С невероятной точностью определяла, когда потребуется замена тех или иных деталей, и знала, как оформить заявку, чтобы ее не отклонила комиссия по средствам производства. Но о самих книгах, которые представляли собой конечный результат, знала всего ничего — они ей вообще были побоку. Один из специалистов лито признался ей, что у него, прежде заядлого читателя, отношение схожее. «Не зря ведь говорится: любишь продукт мясной — цех обходи стороной. Иначе на колбасу потом смотреть будет тошно. Это я про себя и про книги». Сравнение с мясопродуктами Джулию не убедило. Сама она привычно готовила и ела мясные колбаски. А как-то раз, на спор, отведала сырого колбасного фарша. Однако та сентенция была справедлива по отношению к таким книгам, как «Победа революции: Во имя Старшего Брата» и «Фронтовая санитарка 7: Лариса».